С. Есенин. Стихи о любви
* * *
Мне грустно на тебя смотреть.
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнесли
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.
Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада…
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
1923
* * *
Ты прохладой меня не мучай
И не спрашивай, сколько мне лет,
Одержимый тяжелой падучей,
Я душой стал, как желтый скелет.
Было время, когда из предместья
Я мечтал по-мальчишески — в дым,
Что я буду богат и известен
И что всеми я буду любим.
Да! Богат я, богат с излишком.
Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет.
И известность моя не хуже —
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас,
Как заборная, громкая брань.
И любовь, не забавное ль дело?
Ты целуешь, а губы как жесть.
Знаю, чувство мое перезрело,
А твое не сумеет расцвесть.
Мне пока горевать еще рано,
Ну, а если есть грусть — не беда!
Золотей твоих кос по курганам
Молодая шумит лебеда.
Я хотел бы опять в ту местность,
Чтоб под шум молодой лебеды
Утонуть навсегда в неизвестность
И мечтать по-мальчишески — в дым.
Но мечтать о другом, о новом,
Непонятном земле и траве,
Что не выразить сердцу словом
И не знает назвать человек.
1923
* * *
Вечер черные брови насопил,
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?
Не храпи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Успокоит меня навсегда.
Может, завтра совсем по-другому
Я уйду, исцеленный навек,
Слушать песни дождей и черемух,
Чем здоровый живет человек.
Позабуду я мрачные силы,
Что терзали меня, губя.
Облик ласковый! Облик милый!
Лишь одну не забуду тебя.
Пусть я буду любить другую
Но и с нею, с любимой, другой,
Расскажу про тебя, дорогую,
Что когда-то я звал дорогой.
Расскажу, как текла былая
Наша жизнь, что былой не была…
Голова ль ты моя удалая,
До чего ж ты меня довела?
1923
Миклашевская рассказывала, как однажды, встретив ее на улице, поэт сказал:
— Прожил с вами всю нашу жизнь. Написал последнее стихотворение: «Вечер черные брови насопил…» Как всегда тихо прочитал все стихотворение и повторил: «Наша жизнь, что былой не была…» Впрочем, дочь поэта Т. С. Есенина утверждает, не ставя под сомнение воспоминание А. Миклашевской, что эти стихи были обращены к ее матери — Зинаиде Николаевне Райх. Два года спустя было написано еще одно стихотворение, посвященное А. Миклашевской:
* * * Я помню, любимая, помню Сиянье твоих волос. Не радостно и не легко мне Покинуть тебя привелось. Я помню осенние ночи, Березовый шорох теней. Пусть дни тогда были короче, Луна нам светила длинней. Я помню, ты мне говорила: «Пройдут голубые года, И ты позабудешь, мой милый, С другою меня навсегда». Сегодня цветущая липа Напомнила чувствам опять, Как нежно тогда я сыпал Цветы на кудрявую прядь. И сердце, остыть не готовясь И грустно другую любя, Как будто любимую повесть С другой вспоминает тебя. 1925
Следующим за «Любовью хулигана» был цикл «Персидские мотивы». Их разделяет почти год, но год, наполненный интенсивной духовной, поэтической работой. «Припадок кончен. Грусть в опале. Приемлю жизнь, как первый сон», — так начинает поэт одно из новых стихотворений.
Именно этим настроением и был рожден лирический цикл «Персидские мотивы». Хотя цикл и был стилизован под восточную поэзию, в нем почти вовсе нет чувственности, чувственного наслаждения, характерного для этой поэзии. Любовь предстает опоэтизированной, она проникнута чувством в высшей степени духовным, просветленным, трепетным, и не случайно поэт не приемлет униженного положения женщины на Востоке. «Мне не нравится, что персияне держат женщин и дев под чадрой», «Мы в России девушек весенних на цепи не держим, как собак».
«Персидские мотивы» в некотором смысле цикл исключительный. Начать с того, что, любовные, эти стихи посвящены мужчине — Петру Ивановичу Чагину — партийному работнику, с которым Есенина связала тесная дружба. И хотя через многие стихи цикла проходит образ нежной девушки-персиянки Шаганэ, и В. Белоусовым была разыскана Шагандухт Нерсесовна Тертерян (впоследствии — Тальян), все же Шаганэ, как и «прекрасная Лала», не столько реальная женщина, сколько образ, рожденный поэтической мечтой, воображением. «Персидские мотивы», несомненно, возникли, в отличие от других лирических стихов, не по «следам событий», а «упреждая» события, даже «организуя» их, собственно, и сама поездка Есенина в Закавказье явилась следствием этой тяги к к восточной лирике, следствием определенной «потребности сердца». Поэт в прямом смысле создавал «из самого себя» новую реальность — реальность поэтическую.
Написав еще только первых четыре стихотворения, он уже говорит о целой книге, в которую войдет не меньше двадцати стихотворений.
Читать дальше — С. Есенин. Стихи о любви - стр. 4